ЭКСПЕДИЦИЯ ЛАТИНИСТА

Внимание! В Интернете существует несколько дневников, которые ведутся от моего имени, но не мною и вопреки моей воле. Настоящий Латинист – только здесь. Всё остальное – фальшивки!
Текущее время: 28 мар 2024, 15:53

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 2 ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Эмиль Бенвенист о Соссюре
СообщениеДобавлено: 31 май 2013, 12:11 
Не в сети
Администратор
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2009, 17:12
Сообщений: 4856
Э. Бенвенист

СОССЮР ПОЛВЕКА СПУСТЯ [*]

(Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М., 1974. - С. 47-59)

Фердинанд де Соссюр скончался 22 февраля 1913 года. Через 50 лет в тот же день мы собрались здесь, в его городе, в его университете, чтобы торжественно почтить его память. Личность этого человека обретает теперь подлинные черты и предстает перед нами в своем истинном величии. Ныне нет лингвиста, который не был бы хоть чем-то ему обязан. Нет такой общей теории, которая не упоминала бы его имени. Его с ранних лет уединенную жизнь окружает некоторая тайна. Мы будем говорить здесь о его творчестве. Такому творчеству подобает лишь хвалебная речь, которая объяснит его истоки и его всеобщее влияние.
Сегодня мы воспринимаем Соссюра совсем иначе, чем его современники. Целая сторона его творчества, без сомнения самая важная, стала известна только после его смерти и мало-помалу преобразила всю науку о языке. Что же внес Соссюр в лингвистику своего времени и в чем проявилось его воздействие на лингвистику наших дней?
Для ответа на этот вопрос можно было бы, разбирая одно его сочинение за другим, анализировать, сравнивать, обсуждать. Подобный критический разбор, несомненно, нужен. Превосходное капитальное исследование г-на Годеля [1] уже внесло существенный вклад в эту работу. Но у нас иная цель. Оставляя другим детальное описание его трудов, мы попытаемся выделить в них главное - тот принцип, который составляет их внутреннюю необходимость и даже их сущность.
У каждой творческой личности есть какая-то скрытая постоянная потребность, которая и служит этому человеку опорой и поглощает его, которая направляет его мысли, указует ему задачу, поддерживает его в неудачах и не дает ему покоя, если порой он старается от нее освободиться. Ее не всегда сразу видишь в разнообразных порывах соссюровской мысли, идущей иной раз ощупью. Но, однажды распознанная, эта потребность объясняет смысл его устремлений и позволяет определить его место как по отношению к предшественникам, так и по отношению к нам.
Соссюр - прежде всего и всегда человек, ищущий первоосновы. В своих размышлениях он инстинктивно стремится открыть основные признаки, которые определяют все разнообразие эмпирических данных. В том, что касается языка, он предчувствовал такие его особенности, которые нельзя обнаружить более нигде. С чем бы его ни сравнивать, язык всегда предстает как нечто отличное. Но в чем его отличия? Рассматривая язык как речевую деятельность, в которой соединяется столько факторов - биологических, физических и психических, индивидуальных и социальных, исторических, эстетических, прагматических, - он задается вопросом: где же, собственно, сам язык?
Этому вопросу можно придать более точную форму, сведя его к двум следующим проблемам, которые мы ставим в центр соссюровской доктрины:
1. Каковы те главные данные, на которых будет основываться лингвистика, и как мы можем установить их?
2. Какова природа языковых явлений и какой тип отношений лежит в основе их связи?
Мы находим эти проблемы у Соссюра уже с момента его вступления в науку, в работе «Мемуар о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках» [Mémoire sur le système primitif des voyelles dans les langues indo européennes», 1878, в. «Mémoires de la Société de linguistique de Pans», 1879], опубликованной, когда автору был двадцать один год, и составляющей до сих пор одну из ступеней его славы. Гениальный дебютант в науке берется здесь за одну из труднейших проблем сравнительной грамматики, за вопрос, который, говоря точнее, еще не существовал и который он первым сформулировал в собственных терминах. Почему в столь обширной и многообещающей области он выбрал такую трудную тему? Перечитаем еще раз его предисловие. Он говорит здесь, что в его намерения входило изучить многочисленные формы индоевропейского а, но он пришел к необходимости рассмотреть «систему гласных как целое». Это приводит его к анализу «ряда проблем фонетики и морфологии, одни из которых только ждут своего решения, а некоторые еще даже не были поставлены». И как бы извиняясь за «вторжение в наименее разработанные области индоевропейского языкознания», он добавляет весьма знаменательные слова: «И если мы все же отваживаемся на это, хотя заранее убеждены, что наша неопытность будет не раз заводить нас в тупик, то это потому, что для всякого, кто предпринимает подобные исследования, браться за такие вопросы - не дерзость, как часто говорят, а необходимость; это первая школа, которую надо пройти, потому что дело здесь касается не трансцендентных рассуждений, а поисков первичных элементов, без которых все зыбко, все произвольно и недостоверно».
Эти строки могли бы послужить эпиграфом ко всему его творчеству. Они содержат программу его будущих исследований, предвещают их направление и цель. До конца своей жизни - и чем дальше углублялась его мысль, тем все более упорно и, можно сказать, мучительно - он шел к разысканию «первичных данных», которые образуют язык, шел, постепенно отдаляясь от науки своего времени, в которой он видел лишь «произвольность и недостоверность», к эпохе, когда индоевропеистика, обеспечив себе надежные методы, с возрастающим успехом стала осуществлять сравнительно-исторические исследования.
Речь идет о получении именно первичных данных, даже тогда (хотелось бы сказать: в особенности тогда), когда их требуется восстанавливать, восходя от некоторого исторического состояния языка к состоянию доисторическому. Иначе нельзя разумно обосновать историческое становление, ибо если есть история, то это история чего-то. Что изменяется, а что остается? Как можем мы утверждать о каком-либо языковом факте, рассматриваемом в разные моменты его эволюции, что это один и тот же факт? В чем заключается это тождество, и если лингвист полагает его данным между двумя объектами, то как мы его определим? Необходима система определений. Нужно сформулировать логические отношения, устанавливаемые нами между исходными данными, признаками или позициями, с которых мы воспринимаем эти данные. Следовательно, доходить до первооснов - это единственное средство (но средство надежное) для того, чтобы истолковать конкретный и случайный факт. Чтобы уловить явление в его исторической конкретности, чтобы понять необходимость случайного, мы должны поместить каждый элемент в сеть определяющих его отношений и эксплицитно постулировать, что факт существует только в силу определения, которое мы ему дали. Такова очевидность, открывшаяся Соссюру с самого начала его научной деятельности, и всей его жизни будет мало, чтобы ввести ее в лингвистическую теорию.
Но даже если бы он уже тогда мог сформулировать то, чему учил позднее, он только увеличил бы непонимание и враждебность, которыми были встречены его первые опыты. Маститые ученые того времени, уверенные в своей правоте, не желали внять его строгим доводам, и уже самая трудность восприятия «Мемуара» была достаточна для того, чтобы оттолкнуть большинство. Соссюр мог бы пасть духом. Необходимо было новое поколение, чтобы постепенно его идеи получили признание. Счастливая судьба привела его тогда в Париж. Он вновь обрел некоторую уверенность в себе благодаря тому исключительному стечению обстоятельств, когда ему удалось одновременно найти и доброжелательную опеку со стороны Бреаля и встретиться с группой молодых лингвистов, таких, как А. Мейе и М. Граммон, на которых его учение произвело глубокое впечатление. С этого времени начинается новая фаза сравнительной грамматики, когда Соссюр, завершая создание своей доктрины, одновременно излагает ее некоторым из тех лингвистов, кому в дальнейшем суждено было ее развить. Вот почему - не только для того, чтобы показать личное влияние Соссюра, но и для того, чтобы оценить преемственность идей, - мы хотим напомнить слова посвящения, сделанного Мейе своему учителю Соссюру в 1903 г. в книге «Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков»: «По случаю 25-летия со времени выхода в свет «Мемуара...» (1878-1903)». И если бы это зависело только от Мейе, это событие было бы отмечено еще более: из одного неизданного письма Соссюра мы узнаем, что Мейе хотел сначала написать: «К годовщине опубликования...», от чего Соссюр его дружески отговорил.
Но даже в 1903 г., по прошествии двадцати пяти лет, нельзя было еще понять всего, что с такой проницательной интуицией предвосхищено в «Мемуаре» 1878 года. Приведем один разительный пример. Соссюр подметил, что индоевропейская вокалическая система имела несколько а. С точки зрения чистого знания различные индоевропейские а - объекты столь же важные, как элементарные частицы в ядерной физике. Одно из этих а обладало особым свойством и вело себя иначе, чем два его гласных собрата. С подобных наблюдений - отсутствие равновесия в системе, возмущения в поле, аномальное движение по орбите - не раз начинались подлинные открытия. Соссюр охарактеризовал это а двумя специфическими чертами. С одной стороны, оно не родственно ни е, ни о; с другой - оно является сонантическим коэффициентом, то есть способно играть ту же двоякую роль, вокалическую и консонантическую, как носовые и плавные, и сочетается с гласными. Отметим, что Соссюр рассуждает об этом а как о фонеме, а не как о каком-то звуке или какой-то артикуляции. Он не говорит нам ни о том, как произносилась эта фонема, к какому звуку могла она приближаться в определенной наблюдаемой системе, ни даже о том, была ли она гласной или согласной. Звуковая субстанция в расчет не принимается. Перед нами алгебраическая единица, член системы, то, что позднее он назовет различительной и оппозитивной сущностью. Нельзя сказать, чтобы даже через 25 лет после того, как это наблюдение было сделано, оно пробудило большой интерес. Потребовалось еще 25 лет, чтобы эта мысль заставила признать себя при обстоятельствах, которые не смогло бы себе представить самое смелое воображение. В 1927 г. в только что дешифрованном тогда мертвом хеттском языке Е. Курилович обнаружил в звуке, обозначаемом на письме h̬, ту самую фонему, которую за 50 лет до этого Соссюр определил как индоевропейскую сонантическую фонему. Это замечательное открытие заставило признать реальной теоретическую единицу, постулированную на основе умозаключений в 1878 г.
Естественно, фонетическая реализация этой единицы как h̬ в хеттском языке внесла в споры новый момент, но другого порядка. Начиная с этого времени наметилось два направления исследований. Для одних лингвистов задача заключалась прежде всего в том, чтобы, развивая дальше теоретические изыскания, вскрыть, в частности в области индоевропейской морфологии, следы и комбинации этого «сонантического коэффициента». Ныне известно, что эта фонема не единична, что она является одним из представителей целого класса неравномерно наличествующих в исторических языках фонем, называемых «ларингалами». Другие лингвисты, напротив, делают упор на дескриптивный анализ этих звуков; они пытаются определить их реальный фонетический характер, а поскольку количество этих ларингалов все еще составляет предмет дискуссии, то их интерпретации из года в год умножаются, что дает основания для новых споров. Сегодня эта проблема находится в центре индоевропеистики; она в равной мере увлекает и диахронистов и дескриптивистов. Все это свидетельствует о плодотворности предвидений Соссюра, которые сбылись лишь в последние десятилетия, через полвека после того, как были высказаны. Даже те современные лингвисты, которые не читали «Мемуара», обязаны ему многим.
Вот так, с печатью гения, совсем молодым вступил Соссюр на научное поприще. Его с симпатией принимают и в Высшей школе, где он сразу находит учеников, которых восхищают и воодушевляют его идеи, и в Лингвистическом обществе, где вскоре Бреаль возлагает на него обязанности второго секретаря; перед ним открывается легкая карьера, и все, кажется, возвещает много дальнейших открытий. Нельзя сказать, что ожидания были обмануты. Напомним хотя бы его фундаментальные статьи о балтийской интонации, которые демонстрируют глубину его анализа и остаются образцом для тех, кто предпринимает подобные исследования. Тем не менее остается фактом, который был замечен и о котором сожалели те, кому приходилось говорить о Соссюре в те годы, что вскоре в его научной деятельности наступает спад. Время от времени, и все реже, он публикует одну-другую статью, и то делает это лишь по настоянию друзей. Вернувшись в Женеву, чтобы занять университетскую кафедру, он почти совсем перестает писать. И однако, он никогда не переставал работать. Что же удерживало его от публикаций? Теперь мы начинаем понимать это. За этим молчанием скрывается драма, которая, по-видимому, была мучительной, которая обострялась с годами, которая так никогда и не нашла выхода. С одной стороны, она связана с обстоятельствами личного порядка, на которые могли бы пролить некоторый свет свидетельства его близких и друзей. Но главным образом это была драма мысли. В той самой мере, как Соссюр постепенно утверждался в своей собственной истине, он отдалялся от своей эпохи, ибо эта истина заставляла его отвергать все, что писалось и говорилось тогда о языке. Но, колеблясь перед этим радикальным пересмотром идей, который ощущался им как необходимый, он не мог решиться опубликовать хотя бы самую маленькую заметку, пока фундаментально не обоснованы сами исходные положения теории. Какой глубины достигало в нем это противоречие и как иногда он почти готов был пасть духом, показывает единственный в своем роде документ - отрывок из письма к Мейе (от 4 января 1894 г.), в котором, касаясь своих этюдов о балтийской интонации, он сообщает ему доверительно: «Но мне порядком опротивело все это, как и вообще трудность написать десять строчек о языке с точки зрения здравого смысла. С давних пор занимаясь в особенности логической классификацией языковых явлений, классификацией точек зрения, с которых мы их рассматриваем, я все отчетливее вижу и необъятность того труда, какой был бы нужен, чтобы показать лингвисту, чтó он делает, сводя каждую операцию к ее предустановленной категории, и в то же время тщетность всего, что можно в конце концов сделать в лингвистике.
Ведь при анализе в конечном счете только живописная сторона того или иного языка, та сторона, которая отличает его от всех других как принадлежащий определенному народу и имеющий определенные истоки, эта почти этнографическая сторона и сохраняет для меня интерес: и вот как раз для меня больше не существует удовольствия заниматься ею, предаваясь без всякой задней мысли ее изучению и получая наслаждение от рассмотрения определенного факта в его определенной среде.
Полная нелепость современной терминологии, необходимость реформировать ее, а для этого показать, что за объект представляет собой язык, взятый вообще, беспрестанно портят мне это наслаждение от моих исторических занятий, хотя мое самое заветное желание - не быть вынужденным заниматься языком, взятым вообще.
Против моего желания это кончится, вероятно, книгой, в которой я без энтузиазма и страсти объясню, почему среди употребляемых лингвистических терминов нет ни одного, в котором я нашел бы хоть какой-то смысл. И только после этого, признаюсь, я смог бы возобновить свою работу с того места, на котором ее оставил.
Вот каково настроение, быть может глупое, которое объяснило бы Дюво, почему, например, я более года тянул с публикацией одной статьи, не представлявшей в отношении материала никакой трудности, да так и не сумел избегнуть выражений, одиозных с точки зрения логики, потому что для этого нужна была бы решительная и радикальная реформа» [2].
Мы видим, в какую борьбу вступил Соссюр. Чем глубже исследует он природу языка, тем меньше могут удовлетворить его установившиеся понятия. Он хочет отвлечься тогда изысканиями в области этнолингвистической типологии, но его снова и снова влечет к его первой всепоглощающей идее. Быть может, именно для того, чтобы от нее избавиться, позднее он отдается неисчерпаемой теме - поискам анаграмм... Но мы видим сегодня, какой была ставка в этой игре: драме Соссюра суждено было преобразить лингвистику. Препятствия, на которые наталкивается его мысль, вынудят его выработать новые точки зрения, и они упорядочат представления о фактах языка.
С этого момента Соссюру стало ясно, что изучение какого-либо конкретного языка неизбежно приводит к изучению языка вообще. Мы думаем, что можем постичь языковой факт непосредственно, как некую объективную реальность. На самом же деле мы постигаем его лишь на основе некоторой точки зрения, которую прежде надо определить. Мы должны перестать видеть в языке простой объект, который существует сам по себе и который можно охватить сразу целиком. Первая задача - показать лингвисту, «что он делает», какие предварительные операции он бессознательно производит, когда приступает к рассмотрению языковых данных.
Ничто так не отдаляло его от его эпохи, как эта озабоченность логической строгостью. Лингвисты были тогда поглощены напряженными историческими исследованиями, введением в научный обиход сравнительных материалов и установлением этимологии. Эти грандиозные предприятия, хотя и весьма полезные, не оставляли места теоретическим интересам. Соссюр со своими проблемами был одинок. Огромность дела, которое нужно было свершить, радикальный характер необходимой реформы могли порой поколебать его, иногда приводили в уныние. Но он не отступал. Он мечтает о книге, в которой выскажет свои взгляды и предпримет полное преобразование теории.
Этой книге не суждено было родиться, но она существует у него в набросках, в форме подготовительных заметок, замечаний, черновиков; и Когда он, выполняя университетские обязанности, должен будет читать курс общей лингвистики, он снова примется за те же темы и доведет их до той степени разработки, в какой мы их знаем.
В самом деле, у зрелого лингвиста 1910 года мы вновь находим то же стремление, которое воодушевляло начинающего ученого в 1880 году: обосновать начала лингвистики. Он отвергает привычные рамки и понятия, которые в ходу повсюду, они кажутся ему чуждыми собственной природе языка. Какова эта природа? Он разъясняет это кратко в нескольких приводимых ниже заметках, фрагментах размышлений, которых он не может ни прекратить, ни довести до конца:
«В других случаях прежде даны вещи, объекты, которые затем человек волен рассматривать с различных точек зрения. Здесь же сначала даны точки зрения, истинные или ложные, но исключительно точки зрения, с помощью которых вторично создаются объекты. Эти вторично созданные вещи соответствуют реальным, если отправная точка истинна, или не соответствуют им в случае противного; но в обоих этих случаях никакая вещь, никакой объект ни на одно мгновение не даны сами по себе; даже когда речь идет о самом что ни на есть материальном явлении, которое на первый взгляд самым очевидным образом определенно само по себе, как, например, некоторая последовательность звуков голоса» [3].
«Вот наше лингвистическое кредо: в других областях можно говорить о вещах с той или другой точки зрения, будучи уверенными, что мы найдем твердую почву для этого в самом объекте. В лингвистике мы в принципе отрицаем, будто имеются данные объекты, будто имеются вещи, которые продолжают существовать, когда мы переходим от идей одного порядка к идеям другого порядка, и будто можно, ч следовательно, допустить рассмотрение «вещей» в нескольких аспектах, как если бы эти вещи были даны сами по себе» [4].
Эти размышления объясняют, почему Соссюр считал столь важным показать лингвисту, «чтó он делает». Он хотел заставить понять то заблуждение, в котором пребывала лингвистика, с тех пор как она изучает язык как вещь, как живой организм или как некий материал, подлежащий анализу с помощью технических средств, или как свободную и непрерывную творческую деятельность человеческого воображения. Нужно вернуться к первоосновам, открыть язык как объект, который не может быть сравним ни с чем.
Что же это за объект, который Соссюр воздвиг, сметя все принятые и установившиеся понятия? Здесь мы подошли к главному в соссюровской концепции - к принципу, который предполагает интуитивное глобальное понимание языка, глобальное и потому, что в нем целиком содержится его теория языка, и потому, что оно целиком охватывает свой объект. Этот принцип заключается в том, что язык, с какой бы точки зрения он ни изучался, всегда есть объект двойственный, состоящий из двух сторон, из которых одна существует лишь в силу существования другой.
Это, как мне кажется, центральный пункт учения Соссюра, тот принцип, из которого вытекает весь аппарат понятий и различий, образующий опубликованный позднее «Курс». В самом деле, все в языке необходимо определять в двояких терминах: на всем лежит печать оппозитивного дуализма:
- дуализм артикуляторно-акустический;
- дуализм звука и значения;
- дуализм индивида и общества;
- дуализм языка и речи;
- дуализм материального и несубстанциального;
- дуализм «ассоциативного» (парадигматики) и синтагматики;
- дуализм тождества и противопоставления;
- дуализм синхронического и диахронического, и т. д.
И, подчеркнем еще раз, ни один из противопоставленных таким образом терминов не имеет значимости сам по себе и не соотносится с субстанциальной реальностью; значимость каждого из них является следствием его противопоставленности другому.
«Конечный закон языка мы решаемся сформулировать в таком виде: никогда нет ничего, что могло бы заключаться в каком-либо одном термине, в силу прямого следствия из того, что у языковых символов нет связи с тем, что они призваны обозначать; в силу того, следовательно, что а неспособно ничего обозначить без помощи b, и это последнее - без помощи а, иначе говоря, или оба они имеют значимость только благодаря взаимному различию, или ни один из них ничего не значит даже в какой-то своей части (я имею в виду «корень» и т. п.), кроме как на основе этого переплетения вечно негативных различий» [5].
«Поскольку язык ни в одном из своих проявлений не выявляет субстанцию, а лишь комбинированное или изолированное действие физиологических, психических, умственных факторов и поскольку, несмотря на это, все наши определения, вся наша терминология, все наши способы выражения сформировались при невольном допущении, что существует субстанция языка, нельзя не признать, что важнейшая задача теории языка - разобраться в том, как обстоит дело с нашими первоначальными определениями. Для нас невозможно согласиться, что ученые имеют право возводить теорию без этой работы с определениями, хотя такой удобный способ, по-видимому, и удовлетворял лингвистов вплоть до нынешнего времени» [6].
Разумеется, можно взять в качестве объекта лингвистического анализа какой-нибудь материальный факт, например отрезок высказывания, с которым не связывалось бы никакого значения, и рассматривать его как простой результат функционирования речевого аппарата; можно даже взять изолированный гласный. Но было бы иллюзией полагать, что мы имеем здесь субстанцию: ведь только с помощью операции абстрагирования и обобщения мы и можем вычленить подобный объект изучения. Соссюр настаивал на том, что единственно точка зрения создает эту субстанцию. Все аспекты языка, которые мы считаем непосредственно данными, являются результатом бессознательно проделываемых нами логических операций. Осознаем же это. Откроем глаза на ту истину, что нет ни одного аспекта языка, который был бы дан помимо других, который можно было бы поставить над другими как исходный и главный. Отсюда следует такой вывод:
«По мере того как мы углубляемся в материал, данный нам для лингвистического изучения, мы все более убеждаемся в той истине, которая - бесполезно закрывать на это глаза - заставляет глубоко задуматься: связь, которую мы устанавливаем между вещами, в данной области существует до самих вещей и служит их определению» [7].
Это кажущееся парадоксальным положение способно удивить еще и теперь. Некоторые лингвисты упрекают Соссюра за то, что он любит подчеркивать парадоксы в функционировании языка. Но язык и есть как раз самое парадоксальное в мире, и жаль тех, кто этого не видит. Чем дальше, тем больше будет чувствоваться контраст между единством как категорией нашего восприятия объектов и двойственностью, модель которой язык навязывает нашему мышлению. Чем дальше мы будем проникать в механизм значения, тем лучше будем видеть, что вещи имеют значение не в силу их субстанциального бытия, а в силу отличающих их от других вещей того же класса формальных признаков, выявлять которые нам и надлежит.
Из этих положений и вытекает то учение, которое ученики Соссюра оформили и опубликовали. Теперь скрупулезные комментаторы стремятся восстановить точное содержание лекций Соссюра с помощью всех тех материалов, которые они смогли найти. Благодаря их стараниям у нас будет критическое издание «Курса общей лингвистики», которое не только даст нам верное представление об этом учении, передававшемся в устной форме, но и позволит со всей строгостью установить соссюровскую терминологию.
Это учение в том или ином отношении питает всю теоретическую лингвистику нашего времени. Ее воздействие усиливается в результате слияния соссюровских идей с идеями других теоретиков. Так, в России Бодуэн де Куртенэ и его ученик Крушевский независимо от Соссюра предложили в то время новую концепцию фонемы. Они различали лингвистическую функцию фонемы и ее артикуляторную реализацию. Их учение, хотя и в меньшем масштабе, соответствовало соссюровскому различению языка и речи и придавало фонеме дифференциальную значимость. Это был зародыш того, что позднее развилось в новую дисциплину - фонологию, теорию различительных функций фонем, теорию их структурных отношений. Ее основатели, Н. Трубецкой и Р. Якобсон, прямо указывали на Соссюра и Бодуэна де Куртенэ как на своих предшественников.
Таким образом, структуральная тенденция, наметившаяся с 1928 г. и затем выдвинувшаяся на первый план, берет свое начало от Соссюра. Хотя он никогда не употреблял в теоретическом смысле термин «структура» (который, впрочем, став знаменем весьма различных течений, в конце концов лишился всякого точного содержания), для нас очевидна связь с Соссюром всех тех, кто ищет в отношениях между фонемами общую модель структуры языковых систем.
Полезно, пожалуй, в этой связи вспомнить об одной из структуральных школ, национальный характер которой наиболее ярко выражен, - об американской школе, постольку, поскольку она заявила о своей приверженности идеям Блумфилда. Не все знают, что Блумфилд написал хвалебный отзыв о «Курсе общей лингвистики»; в конце своей рецензии, ставя в заслугу Соссюру то, что он ввел различение языка и речи, Блумфилд говорит: «Он дал нам теоретическую основу науки о человеческой речи» [8] . При всем своеобразии своего дальнейшего пути американская лингвистика сохраняет связь с Соссюром.
Как все плодотворные идеи, соссюровская концепция языка порождала следствия, которые были замечены не сразу. Даже целая сторона его учения в течение длительного времени почти не находила применения. Это касается трактовки языка как системы знаков и разложения знака на означающее и означаемое. Здесь содержался новый принцип - принцип двустороннего единства. В последние годы понятие знака стало обсуждаться лингвистами: до какой степени две стороны знака соответствуют друг другу, как это единство сохраняется или распадается в диахронии, и т. д. Предстоит обсудить еще многие пункты теории. В частности, для всех ли уровней пригодно понятие знака в качестве принципа анализа. Мы указывали в другом месте, что предложение, как таковое, не допускает сегментации на единицы типа знаков.
Но здесь мы хотим отметить важность самого этого принципа, согласно которому единица языка - знак. Отсюда следует, что язык - семиотическая система. «Задача лингвиста, - говорит Соссюр, - определить, что делает язык особой системой во множестве семиологических явлений... Для нас лингвистическая проблема есть прежде всего проблема семиологическая» [9]. Теперь же мы видим, как этот принцип, выйдя за рамки лингвистических дисциплин, проникает в науки о человеке, которые начинают осознавать свою семиотическую природу. И при этом понятие языка вовсе не растворяется в понятии общества, напротив, само общество начинает рассматриваться как «язык». Социологи задаются вопросом, не следует ли рассматривать определенные социальные структуры или, в другом плане, те сложные высказывания, какими являются мифы, как некие означающие, означаемые которых предстоит найти. Эти новаторские исследования дают основание думать, что присущая языку знаковая природа есть общее свойство всей совокупности социальных феноменов, которые составляют культуру.
Нам кажется, что следует установить фундаментальное различие между явлениями двух разных порядков: с одной стороны, физическими и биологическими данными, обладающими «простой» природой (какова бы ни была степень их сложности), потому что они целиком лежат в той области, в которой они проявляются, а все их структуры формируются и развиваются по уровням, последовательно достигаемым в системе одних и тех же отношений, и с другой стороны - явлениями, присущими человеческой среде, которые характеризуются тем, что их никогда нельзя принять за простые данные и нельзя определить в рамках их собственной природы; их всегда следует рассматривать как двойственные, поскольку они соотносятся с другой вещью, каков бы ни был их «референт». Факт культуры является таковым лишь постольку, поскольку он отсылает к какой-то другой вещи. Когда наука о культуре оформится, «она, вероятно, будет основываться на этом главном принципе и разрабатывать свои собственные двусторонние сущности, отправляясь от той их модели, какую дал Соссюр для двусторонних сущностей языка, хотя и не обязательно во всем с ней сообразуясь. Никакая гуманитарная наука не избегнет этих раздумий о своем объекте и своем месте внутри общей науки о культуре, ибо человек рождается не в природной среде, а в среде определенной культуры.
Причудлива судьба идей, и кажется иногда, что они живут своей собственной жизнью, утверждая или опровергая своего творца или во всем величии воссоздавая его облик. Поразителен контраст, который представляет преходящая жизнь Соссюра по сравнению со счастливой судьбой его идей. Одинокий в своих размышлениях в течение всей почти жизни, не соглашаясь учить тому, что считал ложным или лишь видимостью истины, чувствуя, что все надо переделать, и все меньше желая переделывать, и наконец, после многочисленных попыток уйти с этого пути и не уйдя от мучительных открытий истины, он сообщает нескольким слушателям свои идеи о природе языка, идеи, никогда не казавшиеся ему достаточно зрелыми для публикации. Он умер в 1913 году, мало кому известный, кроме узкого круга учеников и нескольких друзей, уже почти забытый современниками. Мейе в прекрасной, посвященной ему тогда заметке сожалеет, что эта жизнь окончилась незавершенным трудом: «По прошествии более чем 30 лет идеи, которые высказал Фердинанд де Соссюр в своей первой работе, не потеряли актуальности. И, тем не менее, его ученики сознают, что в лингвистике своего времени он далеко не занял места, которое соответствовало бы его гениальному дарованию» [10]. Мейе заканчивал словами глубокого сожаления: «Он создал самую превосходную книгу по сравнительной грамматике из всех, какие были написаны, посеял идеи и возвел прочные теории, воспитал многочисленных учеников - и все же не осуществил всего, предначертанного ему судьбой» [11].
Через три года после смерти Соссюра вышел в свет «Курс общей лингвистики», составленный Балли и Сеше по конспектам студентов. В 1916 году среди грохота орудий кого могло заинтересовать какое-то сочинение по языкознанию? Как никогда справедливы оказались слова Ницше о том, что великие события приходят на голубиных лапках.
Что видим мы сегодня, через 50 лет после смерти Соссюра, когда нас отделяет от него два поколения? Лингвистика стала фундаментальной наукой среди наук о человеке и обществе, одной из самых активных как в теоретических изысканиях, так и в развитии метода. И эта обновленная лингвистика берет свое начало от Соссюра, именно в учении Соссюра она осознала себя как наука и обрела свое единство. Роль Соссюра как зачинателя признана всеми течениями, существующими в современной лингвистике, всеми школами, на которые она делится. Искра, подхваченная несколькими учениками, засияла великим светом, и в озаренной им картине мы ощущаем присутствие Соссюра.
Мы говорим теперь, что Соссюр принадлежит истории европейской мысли. Провозвестник теорий, которые в течение 50 лет преобразили науку о языке, он пролил яркий свет на высшую и самую загадочную способность человека и в то же время, введя в науку и философию понятие «знака» как двусторонней единицы, внес вклад в формализацию метода в науке об обществе и культуре и в создание общей семиологии.
Окидывая взглядом истекшие полстолетия, мы можем сказать, что Соссюр выполнил свое предназначение. Его земная жизнь окончилась, но его идеи получили такое широкое признание, какое он вряд ли мог себе представить, и эта посмертная судьба стала его второй жизнью, которая теперь сливается с нашей.


Примечания

*. Эта глава воспроизводит основное содержание лекции, прочитанной по приглашению Женевского университета в Женеве 22 февраля 1963 года в ознаменование пятидесятой годовщины со дня смерти Фердинанда де Соссюра. Несколько вводных фраз личного характера здесь автором опущены. Не следует забывать, что доклад был сделан не для лингвистов, а в расчете на более широкую публику, и это обстоятельство исключало всякую дискуссию и даже всякие слишком специальные выражения. - Прим. автора.

1. R. Godel, Les Sources manuscrites du Cours de linguistique générale de Ferdinand de Saussure, Genève - Paris, 1957.

2. Этот текст приведен у Р. Годеля (цит. соч., стр. 31), но по неверной копии, которую нужно было исправить в нескольких местах. Здесь отрывок воспроизведен по оригиналу. См.: Е. Benvenistе, Lettres de Ferdinand de Saussure à Antoine Meillet, в: «Cahiers Ferdinand de Saussure», 21 (1964), стр. 92-135.

3. «Cahiers Ferdinand de Saussure», 12 (1954), стр. 57 и 58.

4. Там же, стр. 58.

5. «Cahiers F. de Saussure», 12 (1954), стр. 63.

6. Там же, стр. 55-56.

7. «Cahiers F. de Saussure», 12 (1954), стр. 57.

8. «Modem Language Journal», 8 (1924), стр. 319.

9. F. de Saussure, Cours de linguistique générale, 1-е изд., стр. 34 и 35.

10. A. Meillet, Linguistique historique et linguistique générale, II, Paris,1936, стр. 174.

11. Там же, стр. 183.

Источник текста - Classes.ru - Репетитор по английскому языку в Санкт-Петербурге.


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Эмиль Бенвенист о Соссюре
СообщениеДобавлено: 01 июн 2013, 16:25 
Не в сети
Администратор
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15 фев 2009, 17:12
Сообщений: 4856
Считается, что идея биконсонантности раннеиндоевропейского корня - это открытие Бенвениста. Ничем не могу доказать, но я убеждён, что это открытие было сделано Соссюром. Он его просто не стал развивать - ему не хватило на это времени или сил. Бенвенист просто подхватил чужую идею, и вся слава досталась ему.
Из всех индоевропеистов 19-го века величайший - именно Соссюр. В 20-м веке - Андреев.


Вернуться к началу
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 2 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 5


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Вы можете создать форум бесплатно PHPBB3 на Getbb.Ru, Также возможно сделать готовый форум PHPBB2 на Mybb2.ru
Русская поддержка phpBB