Бывают сны очень реалистические, когда видна каждая маленькая деталь - вплоть до маленькой пылинки. Вот такой сон мне сегодня и приснился: всё было очень чётко, я видел массу мельчайших подробностей, но что это было - так и не понял. Итак, рассказываю.
Я нахожусь в каком-то подземелье. Там всё как-то благоустроено и красиво и напоминает то ли музей, то ли метро... И там много людей - сотни или даже тысячи. Длинные коридоры - очень широкие и одновременно высокие; какие-то колонны, статуи - всё очень красиво и торжественно. И все эти коридоры разветвляются в разные стороны и напоминают лабиринт. И я перехожу из одного коридора в другой, а потом и в третий, и у меня такое ощущение, что я знаю, куда иду... Между тем, все люди одеты очень прилично, и только на мне одном серая солдатская шинель. Я иду и думаю: "Как же так вышло? Я уже больше сорока лет как демобилизовался из армии, а на мне всё та же шинель, что и была?" А шинель-то старенькая-престаренькая, но хорошо хоть целая. И за плечом автомат.
А надобно сказать, что мне все эти сорок лет снится один и тот же сон, но только с разными вариациями: я уже на гражданке, но прихватил с собою из армии автомат и тайно храню его у себя - разбираю, чищу, смазываю и затем опять прячу. Или даже такие сны бывали: у меня этих автоматов штук десять или двадцать, и я их достаю из своего тайника, рассматриваю, а потом кладу назад. И при этом чувствую к ним такую пронзительную любовь, как будто это прекрасная женщина... Но я никогда не стреляю из них. Про стрельбу у меня бывают другие сны, но там у меня пистолеты, вот из них я и палю, палю, палю...
Вот и в этом сне - я с автоматом, и у он у меня за спиною. Я пробираюсь через толпы людей и попадаю в какой-то торжественный зал. А там, посреди зала стоит красивая каменная гробница какого-то очень знаменитого святого - то ли Александра Невского, то ли Сергия Радонежского - что-то в этом роде. И все почтительно толпятся возле неё. Но дотрагиваться до гробницы - нельзя, и об этом строго предупреждают, чтобы никто этого не делал. Я подхожу совсем близко к гробнице и думаю: "Надо бы как-то всё-таки дотронуться..." Между тем, я вижу, что на гробнице стоят две свечи в тусклых медных подсвечниках. Какая-то тётка справа от меня лезет к ним зачем-то и опрокидывает их. Я подхожу к гробнице, ставлю на место опрокинутые свечи, а тётке говорю: - Дура, что ты делаешь? И в это же время, ставя свечи на место, я ловлю нужный момент и дотрагиваюсь до каменной плиты, под которою лежит знаменитый святой. Но плита, как на грех, была свежевыкрашена, и на моей ладони остаётся эта самая краска - какая-то красно-коричневая. И я понимаю, что сделал то, что хотел, и отхожу в сторону. Я оглядываюсь по сторонам и вижу: вокруг ходят офицеры в каких-то белоснежных мундирах и в белых перчатках. Один из таких офицеров ходит с моноклем в правом глазу и с прищуренным левым глазом. Он остановился напротив меня и рассматривает меня молча и презрительным с изумлением. Я бурчу под нос: "Да пошёл ты" и проталкиваюсь куда-то дальше, сквозь эту толпу в белых мундирах. На моей правой ладони - следы от той краски, я понимаю, что её надо беречь, и иду куда-то, иду в своей шинели и со своим автоматом, а потом просыпаюсь...
Просыпаюсь и уже не во сне, а наяву думаю: "А ведь это было что-то важное". Но что - я так и не понял.
|