В утешение тем, кто будет меня за него ругать, скажу: процентов 99 всех своих стихов я давно уничтожил. А это вот решил сохранить. Это про то, как моего деда, Константина Спиридоновича Полуботка, взяли в плен после штурма Перекопа, как он спокойно выдержал взгляд красного комиссара и как его одного из всего полка оставили в живых, потому что он был военным инженером. Читайте!
ПОСЛЕ ПЕРЕКОПА
То ли в Крыму, то ли во мне, то ли в дыму, то ли в огне,
когда всё, чем жили, низверглось в тлен, их полк окружили и взяли в плен.
И комиссар с пронзительным взором пленных презрением пепелил. Не всех удостаивал разговором, но каждого взглядом своим сверлил.
Одни отвечали ему натужно, другие дерзко смотрели в глаза, а комиссару знать было нужно: ПРОТИВ твоя душа или ЗА!
И тех, кто в смятении взор отводил, или же с вызовом гордо смотрел, иль на ответ не имел сил, – он всех обрекал на расстрел.
И из полка лишь один остался, кого пощадил он, а остальных (дело было на станции) велел погрузить в эшелон.
А эшелон этот был для скота, их в степь отвезли – как скот, и там нескончаемое тра-та-та им спел пулемётный взвод.
И тем и закончился весь их путь: бывает конец всему. Каждому пуля досталась в грудь… А было это в Крыму…
И там перестали их биться сердца, но тот, кто остался в живых, стал отцом моего отца и в чём-то продолжил их.
И как ни плывёт от волненья строка, и как ни дрожит от гнева рука, летя от стыда в пропасть, но вот, что она написала, сомненья стыдясь ежечасного:
я – внук расстрелянного полка, и деда, и Перекопа, и комиссара красного!
И то ли в Крыму, то ли во мне, то ли в дыму, то ли в огне, когда всё, чем жили, низверглось в тлен, НАС ВСЕХ окружили и взяли в плен.
Нас всех расстреляли в вихре пожара, нас всех закопали, нас всех пощадили, мы – Белая Гвардия и – комиссары, и мы по Земному шагаем по Шару, лёжа в единой братской могиле.
|