Я его написал ещё при советской власти – 35 лет тому назад. Тогда я ужасно увлекался велоспортом, и мне казалось, что я такой молодец, такой суперсовременный парень. Между тем, я тогда смотрел на нашего тренера, Виктора Николаевича, и думал: «И чего это у него шея так по-дурацки изогнута, да и весь он какой-то сутулый?» И вот мне уже 63 года, и я заработал себе на спортивных велосипедах такую же шею и такую же сутулость. Если бы начать жить сначала, то ни за что не стал бы заниматься в новой жизни этим проклятым велоспортом! Вот так же и со взглядами: то, что казалось тогда правильным или умным, сейчас таковым кажется уже далеко не всегда! Это был роман про то, как я служил в армии. Автобиографический. При советской власти опубликовать его было невозможно, но как только началась Перестройка, я его сейчас же стал рассылать в разные журналы. От журнала «Новый мир» получил очень большое письмо, в котором они страшно извинялись, говорили, что я человек талантливый и хороший, но такого они, к сожалению, напечатать не могут. От журнала «Знамя» я получил намного более резкий отпор. Там шли споры о том, печатать или не печатать, но последнее слово всегда ведь остаётся за главным редактором, и Григорий Бакланов (настоящая фамилия: Фридман) настоял на отказе – причём в резкой форме. Какой отпор я получил от журнала «Юность» – это отдельная история. У меня все эти письма сохранены. От «Юности» было огромное послание на нескольких страницах, где объяснялось, почему я дурак и моя писанина такая же. Когда-нибудь я опубликую это письмо – просто отсканирую и вброшу в Интернет. Но только имени рецензента сообщать не буду – это была русская поэтесса с несчастною судьбою. Она уже умерла. Пусть на том свете вспоминает про то, какими гадостями она занималась и кому служила, и пусть ей там будет стыдно, но выдавать я её не буду. А потом я всё-таки опубликовал свой роман в каком-то захолустном журнале, но не весь, а так только – фрагментами. И после этого я забыл про тот роман. А когда изредка вспоминал, то всякий раз думал: не уничтожить ли мне его совсем? Я много своих текстов уничтожил; стихи, например, у меня были, так я их почти все истребил… А сейчас стал читать этот старый роман и зачитался. Поскольку я пропустил через себя громадное количество книг, написанных мною на заказ или это были просто обработанные мною по чьему-то заказу книги, то у меня теперь и опыт работы с текстами теперь уже не тот, что был в молодости. Роман этот довольно велик по объёму – страниц на 400. В течение последней недели, работая с утра до вечера, я мощно проработал его, теперь в нём меньше 300 страниц. Чем я и горжусь. Только так и надо делать.
И теперь я расскажу о том, что же я вырезал из текста и почему. Читая свой роман, я вдруг понял для себя, что я создал описания сумасшедшего дома. Почти все офицеры, которых я описываю, или умственно неполноценные люди, или психически ненормальные. Часто – и то, и другое одновременно. Уже тогда это были люди абсолютно бессовестные, лишённые представлений о нравственности, о чести, о собственном достоинстве. Это были просто человеческие отбросы! Как таким людям можно было доверять судьбы людей, безопасность страны, оружие – уму непостижимо! И ведь я ничего не выдумывал. Я просто писал о том, что было на самом деле, лишь слегка изменив фамилии и не называя номеров войсковых частей и точные географические приметы. Я описывал притон бандитизма и сумасшедший дом. И я там был… Когда-то я с гордостью вспоминал, что прошёл через что-то и набрался какого-то там опыту, но теперь я думаю иначе: лучше бы я там не был, и лучше бы я этого опыта не получал. Так вот: самые безумные и самые невероятные эпизоды я повырезал к чёртовой матери. Опубликуй я сейчас такое, и мне просто не поверят. Скажут: нагромождение лживой фантазии, клевета на нашу страну и на её вооружённые силы, на её военнослужащих… Но ведь кто-то же защищал нашу страну от нашествия Гитлера, который по заданию своих сионистских хозяев столкнул лбами два великих народа? И мой родной отец был среди тех защитников, и вообще: я из офицерской семьи… И как же я мог такое написать? Написал то, что было – вот и всё. В войну были одни офицеры, у которых ещё сохранялись дореволюционные представления о чести и о Родине, а ко времени, когда я служил в армии (1970-1972), – другие. Аферисты, алкаши, недоумки… Садизм среди офицеров был массовым явлением, а садизм – это ведь психическое отклонение из числа некрофильских. И чего тогда удивляться, что во времена чеченских событий российские офицеры продавали своих же солдат в рабство, а кроме того, вовсю торговали оружием! Предательство среди офицеров стало к этому времени уже не из ряда вон выходящим явлением, а самым обычным. А ведь начиналось всё с массово распространённого среди офицерского состава садизма... Садизмом начиналось, а предательством закончилось! Мне могут возразить: ну, ты написал правду и заклеймил позором плохих офицеров и те порядки, которые они тогда завели в наших вооружённых силах. Но ведь надо ж было показать и хорошие примеры! И почему ж ты этого не сделал? Я их почти не видел – вот почему. За все два года, проведённые в армии, я видел лишь одного-единственного порядочного и умного офицера. Это был нордический красавец – высокий, подтянутый, очень начитанный, всегда остроумный, справедливый и честный. Мне жаль, но этот белобрысый лейтенант был не русским, а татарином. Я искал в Интернете упоминания о нём, но так и не нашёл. Должно быть, умер уже. А мой командир полка, как кажется, ещё жив, хотя и очень стар. Я нашёл упоминания про него. Он дослужился до генерала, но заканчивал свою службу не у нас, а в Узбекистане, где оказался после распада Советского Союза. Он у меня упоминается в романе в одной совершенно безумной сцене, написанной мною в зощенковской манере: к нам в роту приехали командир дивизии и командир полка, я им попался на глаза, и так получилось, что они подвели меня на край пропасти. Я тогда не сомневался, что гауптвахтой я не отделаюсь и попаду в дисбат… Позже мне сообщили по секрету, что на командира полка, уроженца Западной Украины, очень уж сильное впечатление произвела моя фамилия, и он потом велел меня не трогать, сказав в штабе полка, где обсуждалось, что со мною делать, примерно так: – Не трогайте его, очень уж мне нравится его фамилия! Ну, что ж, буду считать, что я видел двух хороших офицеров, а не одного. Но всё равно – мало. Этот свой роман я потом опубликую. Никакой сенсации он не произведёт, потому что время для публикации всё-таки упущено, но всё равно – пусть существует.
|