ЭКСПЕДИЦИЯ ЛАТИНИСТА
http://literra.listbb.ru/

ДВЕ ПЕСНИ О РОДИНЕ. Расследование
http://literra.listbb.ru/viewtopic.php?f=78&t=295
Страница 1 из 1

Автор:  Latinist [ 29 май 2009, 14:31 ]
Заголовок сообщения:  ДВЕ ПЕСНИ О РОДИНЕ. Расследование

Для начала рассмотрим дело поэта Фатьянова и композитора Соловьёва-Седого.
Дело в том, что эти двое товарищей ворвались в меня и так и остались во мне на всю жизнь. Сделали они это с помощью одной песни, текст которой нельзя назвать таким уж шедевром поэзии (или можно? даже и не знаю…), а музыка… Нет, всё-таки музыка необыкновенная – в ней что-то есть из ряда вон выходящее.
Текст песни вот какой:

Что нам ветры,
Что нам ливни и туманы,
К цели светлой
Мы стремимся неустанно.
Где дороги пробегут
Наше мужество и труд,
Добрым словом люди назовут.

Припев:

Заря встаёт
Дорога вдаль ведёт,
Кругом земля цветёт,
Сверкают реки,
А сердце ждёт.
Ну, где же ты, моя
Необходимая
Любовь навеки.
Бегут, мелькают вёрсты,
Но где ж тот перекрёсток,
Где ждёт меня,
Где ждёт меня моя
Необходимая
Любовь навеки.

Если б знать бы,
Где любовь свою мы встретим,
В дальний край мы
Полетели бы, как ветер,
Пусть дорога далека,
Далека и нелегка,
Встреча будет с ней наверняка.

Припев:

Видно, всем нам
Быть друзья, всегда в тревоге
Кто же знает,
Где сойдутся две дороги,
Две дороги, два пути,
Чтоб друг друга нам найти,
Чтобы вместе рядышком идти.

Припев:


Это из кинофильма «Доброе утро», которого я никогда не видел.



Можно сказать так: песня о строителях коммунизма. И поэтому она плохая. Но можно и так: песня о светлом будущем, о наших надеждах, о нашей молодости и наших мечтах… И тогда получится совсем иначе.
Лично я эту песню впервые услышал в детские годы, когда мне было шесть лет и мой детский садик ехал в поезде вдоль побережья Чёрного моря. Это было лето 1956-го года. С одной стороны были высокие горы, а с другой – море. И песня по радио. Слов я тогда почти не разобрал, но песня произвела на меня потрясающее и неизгладимое впечатление. Я её и потом слышал много раз, но тогда она мне понравилась особенно.
Но тут нужны пояснения, и я попытаюсь их сделать.

Осенью 1953-го года мои родители и я покинули Курильские острова и поплыли на материк. Мне было тогда три с половиною года и фактически ничего другого, кроме нашего острова, я в своей жизни не видел, не знал и не представлял. Мои самые ранние ощущения относились только к острову Урупу. Я не представлял себе, что мир может быть каким-то другим – не таким, как мой остров. Мир был другим, но я-то этого не знал!
А тут мы сели на пароход и поплыли. Плыли очень долго, и я всё помню – как плыли.
А потом был Владивосток, и мы там жили недели две…
А потом мать надумала разойтись с отцом, взяла меня, и уехала от отца в неизвестном направлении.
От Владивостока мы с нею доехали до Хабаровска, и там ночевали на вокзале. А потом она купила билет до Челябинской области, и мы туда поехали. И ехали очень долго, но зато в купейном вагоне. Мать потом говорила, что комфорт в те времена был несопоставимо лучше нынешнего. В пути у нас были разные приключения (в том числе и невероятные!), но всё обошлось благополучно.
Мне тогда больше всего понравились картинки за окном: деревья, которые уходят назад; машины, у которых колёса крутятся как-то странно; машущие руками люди: просто так – стоят на краю леса и машут проезжающему мимо поезду с неизвестными людьми.
Однажды мать повела меня в туалет, а там была занято. А в те времена между вагонами не было таких гармошек, как сейчас; тогда было два открытых балкончика, которые неплотно сходились и на которых шатало из стороны в сторону. Вот мы туда и пошли. Было ужас как страшно, но мать меня крепко держала. Я помню, что моя струя уходила в пропасть, над которою мы медленно проезжали – на многие-многие метры и где-то там терялась внизу. Я смотрел на это с изумлением – до этого я не представлял себе, что струя может быть такая длинная.
Это я так знакомился с просторами моей Родины!
И потом мы оказались на Урале – где-то в горной и лесной местности, что было очень похоже на то, к чему я и привык и воспринималось мною как нормальное состояние: горы и лес, вот только моря не было.
Мать там пыталась устроиться на работу, и даже устроилась, но потом ей приснился сон: мой отец зовёт её к себе. Она тут же собралась, и мы поехали опять. Была уже зима. Мы ехали в санях по дороге, которая пролегала в неглубоком ущелье, а по бокам от нас был заснеженный лес. А потом ущелье спустилось к какой-то замёрзшей широкой реке, мы проехали по льду и потом снова началась дорога, поднимавшаяся вверх.
А потом снова – поезд и путь. Пересадка в Москве, где мы задержались на несколько дней. Я помню вокзалы, уголь, паровозы, метро, эскалатор, улицы, огромные дома… И опять поезд.
И потом мы приехали в большой город на юге России.
И я впервые за свою сознательную жизнь оказался в большом городе: двор-колодец и кругом одни дома и дома.
Но детский сад, куда меня устроили, выезжал на Чёрное море каждое лето. И я там, вместе с другими детьми, проводил по три месяца в году. И всего таких поездок было четыре. То есть в общей сложности я провёл на берегу Чёрного моря у подножья гор целый год!
А понял я тогда своим детским умом это обстоятельство так:
Единственно правильный мир – это тот, который я увидел с самого начала. Остров, горы, скалы, ущелья, быстрые реки, лес на горах, океан. Всё остальное – временное и ненастоящее. Это было моё глубочайшее убеждение. Свои поездки на Чёрное море я воспринимал по-своему: я просто возвращаюсь к своему нормальному состоянию, потому что там было так же хорошо и красиво, как и на моём острове.
Я и по сей день так считаю. Для меня идеал красоты – это горы, лес и море. Если этого нет, то нет и красоты, и я себя чувствую неуютно. Именно по этой причине мне не очень понравилась центральная Россия, где я потом немного пожил, хотя там и были дивные пейзажи.
А свою родину я представляю таким образом: я еду в поезде – долго-долго-долго, а за окном меняются картины. И звучит эта песня. Вот это и есть Родина – путь от Владивостока до Москвы, а затем на юг.
Та поездка в поезде – одно из самых сильных впечатлений всей моей жизни. Понятия «родина» и «та самая поездка» – для меня совпадают. Это всё подсознательно. Поскольку детские впечатления самые сильные и самые правильные, то я ничего и не собираюсь исправлять в этом своём взгляде на жизнь.
А песня давала мне почувствовать, что светлое будущее непременно настанет. Для меня светлым могло быть только такое будущее, которое будет напоминать мне Курильские острова. Песня в точности легла на мои детские мечты и многократно усилило их.
Вот потому я эту песню и люблю так сильно, что никакими словами не передашь.

И теперь вторая песня. То, что её автор Евгений Аронович Долматовский и написана она в 1950-м году, я узнал впервые в жизни только сегодня, когда стал писать эту статью. До этого не знал, только слышал. Но слышал с детства и всегда в одном-единственном исполнении: эту песню пел мальчик и без музыки, и звучало это так торжественно, что у меня всегда дух захватывало. И почему-то было очень страшно. Восторг, может быть, и был, но какой-то жуткий и необъяснимый.


Родина слышит,
Родина знает,
Где в облаках её сын пролетает.
С дружеской лаской, нежной любовью
Алыми звездами башен московских,
Башен кремлевских,
Смотрит она за тобою.

Родина слышит,
Родина знает,
Как нелегко её сын побеждает,
Но не сдаётся, правый и смелый!
Всею судьбой своей ты утверждаешь,
Ты защищаешь
Мира великое дело.

Родина слышит,
Родина знает,
Что её сын на дороге встречает,
Как ты сквозь тучи путь пробиваешь.
Сколько бы чёрная буря ни злилась,
Что б ни случилось,
Будь непреклонным, товарищ!
1950

С этою песней у меня связано совершенно особенное воспоминание. Сейчас расскажу.
В армии я как-то раз попал на гауптвахту. От имени командира полка получил 10 суток; ночью спал на голой доске, укрывшись шинелью, а днём меня и других губарей выводили на работы. И работали мы очень тяжело.
Однажды нас привели в тамошний дом офицеров. И так случилось, что там при ресторане работала мать одного из нас. Она там была судомойкой. Увидела она своего сына под конвоем, заохала, запричитала, заплакала (Да как же тебе не стыдно, гад ты такой! Ведь только же что вернулся с гауптвахты, а теперь опять попал!) и тут же куда-то выбежала. Мы подумали, что она пошла плакать дальше и ещё сильнее, но она вскоре вернулась, и принесла нам (нас было человек пять) просто прорву ресторанной еды: котлеты, бифштексы, соусы, салаты, жареную картошку и даже лимонад. Это не были объедки со стола. Это была нормальная пища на красивых тарелках. Мы наелись ресторанными харчами до отвала и потом ещё долго шутили насчёт того, какая у нас на гауптвахте развесёлая жизнь.
И потом мы пошли работать дальше: нужно было разгребать огромное количество снега, которого выпало тогда необычно много.
Уже под вечер мы спустились в кочегарку погреться. Это был очень мрачный полуподвал, там были горы угля, темнота и отблески огня на лицах у двух кочегаров.
Кочегары увидели, что к ним конвоир привёл бедных замёрзших арестантиков и сказали:
– Грейтесь ребятки, вот рассаживай тут и тут, а здесь можете посушить свои вещи…
А потом один из них достал хлеб и луковицу и сказал:
– Проголодались? Вот всё, что у нас есть. Покушайте!
А мы не хотели есть. Так обожрались ресторанными бифштексами, что в нас бы уже ничего после этого не полезло. А тем более простой хлеб с луком.
Ну и все стали отказываться, а кочегары обиделись.
И тогда я сделал вид, что голоден, отщипнул немного хлеба и другим дал знак сделать так же.
Кочегар сказал:
– Ну вот, это другое дело, а то стеснялись! Мы же свои люди!
А потом мы долго сидели и грелись. Один из кочегаров рассказывал мне про свою тяжёлую судьбу, а я слушал.
А радио в это время в кочегарке работало. И вот тогда эта песня и прозвучала. Мы её все внимательно прослушали. Не знаю, у кого какие чувства были, но мне от неё стало так жутко, как ещё никогда. Сидим тут в подземелье, смотрим на огни в топках, а где-то наверху жизнь развесёлая, и в том же самом ресторане музыка играет…
Я посмотрел на этих двух кочегаров и подумал, что они уже и не люди, а просто ходячие покойники… Советскую власть я всегда не любил, а тут просто пожелал ей, что она, проклятая, сгинула во веки веков.
Кочегары достали затем водку и стали пить, а мы потом вернулись на гауптвахту. Взяли свои доски из каптерки и заснули.
А на утро нас разбудили на час раньше обычного – не в 6 утра, а в 5. Вывели всю гауптвахту на улицу Чернышевского (это там находилась раньше гауптвахта в городе Уфе), построили всех и дали команду: бегом марш!
И мы куда-то побежали по тёмному городу. А куда бежали – не знали.
И только на месте выяснили: произошёл ужасающей силы взрыв. На месте той кочегарки был теперь глубокий котлован, а соседние здания были сильно повреждены.
Ну и стали мы разгребать эти завалы… Выяснилось, что от одного кочегара осталась только нога, которая перелетела через высокий дом и упала на улице. А вот другой кочегар (тот самый, с которым я говорил), хотя и погиб, но остался целеньким – его как-то вынесло оттуда взрывом. Он лежал на какой-то бетонной плите, раскинув руки, а его рубашка была задрана, и был виден пупок.
Пока я стоял и смотрел на него, подошёл грозный комендант гарнизона – подполковник Мурадян – и сказал мне:
– Слушай ты, сейчас принесут простыню, закутаешь его в простыню, и отнесёшь вон на тот грузовик.
И он стал кричать кому-то, чтобы поскорее несли простыню, а пока он кричал, я убежал от него и смешался с другими солдатами. И потом кто-то другой относил этого кочегара в простыне и перекладывал его в грузовик.
Где-то через час подполковник увидел меня и спросил:
– А чего сбежал? Испугался, что ли?
Я сказал: да. А он только усмехнулся:
– Ладно, прощаю.
Странное дело: в школе меня учителя ненавидели или просто терпеть не могли, а в армии офицеры всегда прощали, если я что-то не то делал.
Вот такая история: я прослушал песню о Родине, посочувствовал двум кочегарам, про которых Родина забыла, а они взяли после этого и погибли. Не уследили по пьяному делу за паром, а котлы и взорвались.
Понимаю, что мне никто не поверит, но я увязываю их гибель и взрыв котельной с тою самою песней. Она так зловеще и многозначительно тогда прозвучала, что последствия получились именно такими.
Я никого не призываю верить в то, что такая связь и впрямь существует, но, по моим ощущениям, она была, а это и есть самое главное.
Это по своей сути – предсмертная песня.
У Льва Толстого в его «Казаках» описывается, как чеченцы, которых окружили казаки, залегли в ямке, связались верёвками, чтобы никто не вздумал бежать, и, отстреливаясь, стали петь специальную предсмертную песню – есть у них такая. Специально для таких случаев.
Вот и эта – такая же.

Страница 1 из 1 Часовой пояс: UTC + 3 часа
Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
http://www.phpbb.com/